Рассказы Игоря Озерского «Пауки-боги» и «Место», несмотря на их внешнюю несхожесть — тематическую, внутрижанровую, стилистическую — образуют своеобразную любопытную «железнодорожную» дилогию об экзистенциальном выборе и выходе из тупика человеческого существования.

«Пауки-боги» — текст скорее постмодернистский, игровой. Неслучайно в первых главах подчеркивается желание рассказчика конструировать из жизни истории — и смешивать их с реальностью. Автор напрямую вторгается в собственное повествование. Поначалу даже кажется, что речь пойдёт исключительно об эскапизме. Или о знаменитом споре о роли (и смерти) творца в современном искусстве. Но позже оказывается, что речь в рассказе не об этом. Совсем не об этом.

Ты когда-нибудь убивал паука? Герой убивал, но в его «деле» множество смягчающих обстоятельств. Убивал, но единожды, да ещё и в детстве. И не ради праздного произвола, но по настоятельной просьбе подружки. Безо всякого желания, вопреки ему. Да и вообще — кажется, тот паук вообще остался жив (но это не точно).

Однако этого достаточно: герой виновен. Априори. Как и все мы: ты ведь тоже когда-нибудь убивал паука? Мы все виновны — мы жили, мы люди. Дамоклов меч экзистенции висит над нашими головами, и тысячи мохнатых лап уже готовы рвать нас на части за нашу первозданную неидеальность. И вопрос личного выбора будто бы поначалу поднимается, но потом мы понимаем — никакого выбора, кажется, нет. Что, собственно, в финале и проговаривается прямым текстом.

Но это дымовая завеса, увод читателя в сторону, ложный ход. Выход есть, и рассказ, при всей его внешней безнадёге, оптимистичен. Во-первых, в финале повествователь проговаривает: да, я виновен, но у меня ещё есть время. И добавляет удивительное: «Столько времени, сколько я захочу». Здесь считывается не только принятие трагизма человеческого бытия или фатализм, но и готовность к борьбе. Ты здесь не марионетка, не Посторонний, говорит герой. Ты сотворец этой реальности.

Что делать? См. начало рассказа. Меняй, конструируй, пробуй, твори. Даже если, возможно, эту неприятную реальность с априорной виной (иными словами — с коллективной ответственностью) тоже создал именно ты, это не последняя попытка. Время действительно ещё есть.

Но что, если эта возможность бесконечно переиграть реальность кажется не даром, а проклятием? А вдруг, сколько не живи и не твори, ничего не изменится — и вокруг всегда будут только ночь и ледяная рябь канала (ну или велика вероятность, что поезд на эту станцию не придёт никогда)? Стоицизм творца — это хорошо, но как обычному человеку порой не впасть в отчаяние от безысходной неизвестности?

На эти вопросы пробует ответить второй рассказ дилогии Озерского, «Место». Это сновидческая притча, написанная к тому же в форме закавыченного монолога одного из героев.

Люди ждут поезда на обледенелой станции, однако придёт он или нет, остаётся неизвестным. Будто этого мало: герой-рассказчик с каким-то кафкианским мазохизмом расписывает другому герою, случайному молчаливому собеседнику, препоны на пути к выходу из этой и так, мягко говоря, не самой приятной ситуации. И билетов у молчаливого собеседника нет, и часов тоже. И всесильный Дежурный (снова кафкианство) едва ли пропустит бедолагу, даже если поезд всё-таки придёт…

Рассказчик обжил Место, и в его репликах даже прослеживается некоторое самодовольство. А само Место — это конкретика, точка (как противоположность бесконечности, пространству). Из точки не видно ничего, кроме самой точки. Но наша геометрия сложнее евклидовой — и последнюю, оказывается, можно просто преодолеть, покинуть, что становится для рассказчика натуральным шоком. И завершается рассказ уже не кафкианской безысходностью, но возможностью побега, реализованного нежелания принимать правила игры. Плевать, придёт Жёлтая стрела или нет — станцию можно покинуть. И уж тем более плевать на реакцию болтливого самодовольного случайного собеседника:

Погодите! Куда Вы! Куда!!! Я же просил предупредить меня! Остановитесь!!! Нет! Дежурный!!! Дежурный! Человек уходит!

Таким образом, два рассказа Игоря Озерского при всей их несхожести описывают два вероятных выхода из тупика безысходности бытия. Или даже три. Можно пересотворить существующую реальность. Можно просто не принять её и уйти. Наконец, можно осознать вину перед пауками и смириться или вечно ждать поезда — если вдуматься, тоже выход, и очень даже распространенный. В конце концов, к рассказчику из «Места» подсаживается новая собеседница — кто знает, может, его убедительная аргументация на неё и подействует. Все мы разные. Ясно одно — для человека возможны и борьба, и эскапизм, и фатализм.

Выбирайте. Время ещё есть. Всегда есть.