Как туман наползает на землю, так и текст Игоря Озерского окутывает читателя, пронизывает влажным холодом. Подборка начинается с размышлений о скоротечности жизни. Автор говорит о высоких скоростях, но сам никуда не торопится. Неспешное повествование подкрепляется философскими умозаключениями в исповедальной интонации: «Жизнь проносится мимо быстрее, чем это может показаться. Показаться ребенку или даже взрослому. И чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в этом. Она мелькает пейзажем за окном поезда, который мчится на предельной скорости».

В своей интерпретации бытия писатель обращается к мифологеме пути. Главный герой рассказа «Пауки-боги» едет по железной дороге, герой рассказа «Место» — ждет поезда. Оба размышляют о жизни и смерти. Поезд в этом контексте становится лодкой Харона — не зря герой первого текста слышит звук удара весел о воду. Поезд мчится сквозь молочно-белый туман. С одной стороны, туман скрывает неизвестность, а с другой, похож на облака — поезд покинул Землю и следует потусторонним маршрутом. Наконец, туман — «саван смерти». Рассказы выдержаны в монохромных цветах. Белый — туман, паутина, саван; черный — паучьи глаза и когти, бездна; серый — сигаретный дым, камень в дереве, бетонные скамейки. Цвет в данном случае работает на создание мрачной атмосферы.

Почему для посмертного путешествия автор выбирает именно поезд? Как и у лодки, у поезда есть свой лодочник — машинист. Поездка по железной дороге не предполагает выбора пути — он предопределен, конечная остановка — смерть. Герои Игоря Озерского лишены воли, возможности «создать историю своей жизни», изменить маршрут поезда: тот «идет совсем не туда, куда нужно его пассажирам. Знай, куда он движется на самом деле, я бы предпочел сойти. И, думаю, я такой не один».

Обезволенные герои погружены в апатию. Не в силах на что-либо повлиять, они остаются наблюдателями и терзаются предчувствием скорого конца. Герой рассказа «Место» пытается заговорить с Дежурным по станции и другими пассажирами, но они не отвечают ему, оставляя в тоскливом одиночестве. Если герой первого рассказа уже едет навстречу судьбе, то во втором поезд задерживается и неизвестно, прибудет ли когда-нибудь. Мы понимаем, что перрон, где ожидают мистический поезд, необычный — он находится вне времени и пространства. У пассажиров нет часов и невозможно узнать, который час. Неизвестность мучает героя, и читателя не покидает ощущение всеобщей потерянности и забытости. Однако мы можем допустить, что герой вовсе не забыт в чистилище, а отбывает наказание наподобие того, как пауки наказывают за убийство собратьев в первом тексте. Вечность ожидания поезда в тексте закольцовывается как знак бесконечности — на смену одному молчаливому собеседнику приходит другой, и разговор повторяется. Бытие не просто предопределено, оно еще и циклично. Вспомним вступление к «Бесконечному тупику» Дмитрия Галковского, где утверждается, что цикличность и самоповторение — свойство нашего языка.

Говоря о символике поезда, следует упомянуть повесть «Желтая стрела» Виктора Пелевина. Поезд, на котором едут герои повести, направляется к разрушенному мосту. В этом так же прослеживаются ощущение неизбежности и предчувствие гибели. Однако, в отличие от персонажа рассказа «Пауки-боги», герои Пелевина не понимают, что едут в поезде к смерти. Они не знают названия поезда, не задумываются о том, куда едут, да и стука колес уже не слышат. Попутчик будит сознание главного героя, Андрея, внушая ему мысль, что с гибельного поезда можно сойти. Во время остановки Андрей сбегает — ему все же удалось изменить судьбу, сделать собственный выбор, не полагаясь на машиниста. Герой «Желтой стрелы» типичен для эпохи Постмодернизма — он заброшен во враждебный мир поезда, управляемый тайными силами, «Неизвестными Отцами», но не собирается с этим мириться и бунтует против бессмысленности существования.

Несмотря на атмосферу безысходности, персонажей Игоря Озерского тоже нельзя назвать смирившимися и безжизненными. Один герой лекарством от отчаяния считает фантазии, второй — надежду. Он все еще надеется сесть на поезд, хотя и не знает, когда тот придет и куда движется, да и нет поблизости вокзала, где можно «в Индию духа купить билет». Его волнует совсем другой вопрос: готов ли он сесть на поезд? Возможно, поезд не приходит потому, что герой так и не решил, надо ли ему куда-то ехать: «Поезд-то, скорее всего, прибудет. И прибудет вовремя… Но получится ли на него сесть? Может статься, что поезд окажется не тот. И что следует он совсем не в том направлении. Конечно, при большом желании, можно и на него сесть, только надо ли тебе туда, куда не тот поезд едет?».

Цикличность и созерцательность создают особый ритм повествования, который поддерживается внутренним монологом. Но все же в рассказе «Пауки-боги» автор решает в прямом смысле встряхнуть персонажа. Поезд достиг цели. Сцена смерти, когда время замедляется и герой взлетает в воздух, описана кинематографично. Протягиваются паучьи лапы, трескается стекло, туман паутиной вползает в вагон — детали создают эффектный видеоряд в воображении читателя. Чтобы еще больше воздействовать на него, местоимения можно заменить на существительные. «В этот момент что-то случается, но за мгновение до этого я слышу скрип», — что именно случается? «Подлетает все, что меня окружает», — а что окружает героя? Катастрофа, хаос, мертвый поезд, словом, вагиновское «у каждого во рту нога его соседа»? «Лапу какого-то зверя», — какого зверя? И если здесь хочется дополнить текст, то во втором рассказе, напротив, встречаются проговаривания: «Но, как видите, у меня нет пальто. Ни его, ни поезда, ни надежды…». Необязательно это говорить, так как читатель уже все прочувствовал и понял.

У писателя получается создать зловещую атмосферу, но на языковом уровне стоит обратить внимание на клише вроде «леденящего душу скрежета». Попадаются неточности: «глаза, отдающие чернотой бездны». Подразумевается, что оттенок отдает чернотой бездны. Также можно поработать над синтаксисом. «Отползаю в сторону и вижу еще пауков», — конструкция не совсем удачная, в тексте происходит нечто ужасное, сердцебиение читателя усиливается, и вдруг спотыкаешься на слове «еще». Ту же конструкцию автор использует и в других предложениях: «Осматриваюсь и замечаю между паучьими телами еще людей». Возможно, стоит разнообразить синтаксический строй, подумать, соответствует ли конструкция предложений динамике фрагмента.

После крушения поезда герой рассказа «Пауки-боги» попадает в плен к гигантским арахнидам-сортировщикам. То есть станцию, куда прибывает герой, можно назвать Сортировочной. Здесь дается ключ к названию рассказа: пауки выполняют функцию бога, решая, отправить ли душу в рай или умертвить навечно. Впервые вопрос «Ты когда-нибудь убивал паука?» мы слышим из уст девочки, которую вспоминает герой. Сцена дается в духе классического хоррора — беззаботная девочка из детских воспоминаний вдруг меняется, ее голос становится «низким, хриплым, шипящим». Так к ярким визуальным образам автор подключает аудиальные. Но если пауки «подкинули» воспоминание герою, если они знали, что он убил паука, то почему продолжают спрашивать?

Важно, что герой убил паука из каприза девочки. И в этой ситуации у него был выбор — отнимать жизнь у беззащитного существа или нет. Герой задумывается о своих действиях и ощущает внутри себя пустоту, и, видимо, живет с «тяжелой» пустотой всю жизнь. Но если он убивает паука будучи ребенком, осознает ли свои действия до конца? Непонятно, насколько справедливо наказание пауков и соотносится ли мера наказания с совершенным преступлением. При том, что пауки вовсе не кажутся монстрами: они отвечают на многочисленные вопросы героя, чувствуют ложь — то есть демонстрируют признаки разума.

Сам герой не ощущает несправедливости, но решает обмануть смерть. Здесь можно только предположить, как именно он хочет это сделать. «Но у меня еще есть время. Столько времени, сколько я захочу», — утверждает герой, и, по-видимому, решает не отвечать на вопрос сортировщиков. Чем он планирует заниматься вместо этого в паучьем царстве — не уточняется. Писатель оставляет много загадок, много недосказанности. Почему боги именно пауки, кто такой Дежурный, почему пауков волнует только один вопрос, почему рай внизу и как он выглядит? Судя по тому, что рассказы связаны между собой, предполагается цикл, в котором читатели могли бы найти ответы на эти вопросы.

Стоит отметить, что Игорю Озерскому особенно удается атмосфера. Почти физически ощущаешь влажный мрак и липкую паутину, слышишь хруст волосков с паучьих лап. Тягучая меланхолия, холод одиночества, бесконечность ожидания — я не зря упомянула вначале, что текст окутывает читателя. Кинематографические экшен-сцены получились не хуже, писатель совладал со временем, где нужно — замедляет его, где хочет — останавливает или ускоряет. Если заменить часть философских размышлений героя подобными сценами, рассказ станет значительно динамичнее. Возможно, по-настоящему пугающую сцену стоит дать в самом начале, чтобы не убаюкивать читателя размышлениями о скоротечности жизни, а сразу окунуть его в чернеющую бездну, обернуть в паутину и пусть мчит с героем в поезде по траектории восьмерки.